Наверное, так не пишут о святых.

Когда-то давно, в совсем темные для меня времена, он сказал: «Ты даже не представляешь, как все будет замечательно!» – и я ухватилась за эти слова как за спасательную соломинку.

С тех пор я вижу его улыбку в каждом солнечном луче, его глаза – во всех цветах на свете. Слышу его голос в шелесте листвы и пении птиц. На каждую букашку и всю красоту Божьего мира я стараюсь глядеть его глазами. И нет во мне самой ничего хорошего, если вам что-то и показалось, то это – отсвет его святости.

…первая встреча: на излете августа, вечерня. Храм маленький, деревянный, уютный. Сам батюшка в это первое мгновение мне увиделся очень высоким и величественным. Уже потом я разглядела, что он совсем тонкий и не очень высокий. Он молился, глаза были прикрыты. А потом, потом он взглянул на меня. Удивительное сияние словно лилось из его глаз, и я поняла, что он все про меня увидел, все знает, уже любит, и, что он – родной.

Теперь уже можно сказать: я постоянно вспоминаю сияние, которое от него шло. С каждым разом сияния становилось все больше, земного, ощутимого, телесного – все меньше. Тем не менее, батюшка являл удивительную полноту Жизни. Все, что есть в Жизни прекрасного, все, что есть в ней Правда, - заслуживало его внимания, его улыбки. Он освящал повседневность, любую мелочь в ней. Он улыбался, когда причащал. С ним рядом было не торжественно, когда не знаешь, как встать – как сесть – куда девать руки. Все было очень просто, естественно и тепло.

Ни единожды я наблюдала, как дети в Карсаве начинали себя вести так ужасно, словно их ни разу не воспитывали. Мои, например, начинали есть горстями соль, другие – сахар. Просто дети лучше взрослых чувствовали, что здесь не надо что-то из себя строить, чтобы тебя любили, достаточно, что ты есть – это единственное условие для любви.

Когда я первый раз привезла сыновей в Карсаву, младший сын был нездоров: перед поездкой он простудился, и хотя температуры не было, но привязался сильный кашель, который я активно лечила, делая только хуже. Голос у ребенка стал хриплый как у заядлого курильщика. После вечерней службы батюшка подозвал моего сына к себе, обнял, буквально сгреб в объятия, о чем-то спрашивал, разговаривал, не выпуская из рук. Так мы из храма переместились в трапезную пить чай. После чая батюшка ушел. А еще через полчаса мы поняли, что сын не только не кашляет, но и голос у него уже не хриплый.

Последние годы было уже невозможно позвонить ему, услышать его шелестящий голос: «Я знаю» - он всегда останавливал меня, когда я, порывалась объяснить, кто звонит. В последний раз – он был уже очень слаб, и по голосу было слышно, что ему тяжело – мне не пришлось рассказывать о своей просьбе, батюшка ответил сразу.

Очень не хватает его голоса в трубке. Его сухой благословляющей руки.

Он взял меня в свое сердце. Сразу, одним взглядом. Словно мы были родные, только очень давно не виделись. Меня, моих близких и многих-многих. У нас большая и очень разношерстая компания. Мы навсегда останемся в его сердце. И когда закончится время, языки умолкнут и знание упразднится, когда даже пророчества прекратятся, его сердце останется тем же. Потому что любовь никогда не перестаёт.